Штурмовой отряд. Битва за Берлин - Страница 18

Следом, разумеется, рванулись преследовали, однако парню повезло: когда погоня почти догнала его, он уже свернул в знакомую арку, швырнув «Зарю» за спину. Ослепительная вспышка и многократно усиленный каменной аркой акустический удар дезориентировали немцев на несколько спасительных секунд, которых беглецу хватило, чтобы нырнуть в подвал, задвинув засов на металлической двери. Запихнув в карман ненужный более пистолет, он подхватил спрятанный в стенной нише пульт управления контуром портала и торопливо набрал код активации. За прошедшие сутки аккумулятор не разрядился даже на треть, и на поверхности прибора сразу загорелись контрольные огоньки.

Пятнадцать секунд… двенадцать… десять… парень торопливо облизал пересохшие, ставшие шершавыми, словно наждак, губы, не отводя взгляда от неторопливо удлиняющегося индикатора готовности заряда. Ну же, скорей! Почему так медленно!..

Дзынькнуло, рассыпавшись от удара, много лет немытое и оттого ставшее почти непрозрачным стекло подвального оконца. В светлом прямоугольнике появился контур головы в форменном кепи: кто-то из преследователей пытался разглядеть его в погруженном в едва размываемую наружным светом темноту помещении. И одновременно дверь задрожала от мощных ударов – лупили не жалея, со всей дури, как минимум прикладами карабинов, а то и чем потяжелее. Быстро же его нашли – впрочем, чему удивляться, из арки ведут всего два входа, один наверх, на лестницу, второй в подвал.

Наконец индикатор трижды ободряюще мигнул, засветившись ровным зеленым светом: готово. Облегченно выдохнув – а ведь, похоже, до того и вовсе не дышал! – парень аккуратно ввел на сенсорной клавиатуре буквенно-цифровой пароль, завершив операцию нажатием подсвеченной мигающим синим контуром клавиши «старт». Все, опоздали фрицы! Он дома! Хрен вам на рыло!

– Oh Scheiße! Die, schwein! – непонятно, что именно рассмотрел в полутьме подвала роттенфюрер СС Курт Шнитке, но стрелять он решил сразу. Уж больно хотелось получить на воротник вожделенную унтеровскую «розетку», первую в жизни. Со стороны окошка полыхнули вспышки выстрелов, и последний уцелевший «попаданец» дважды пальнул в ответ из «ТТ». Дальнейшее произошло практически мгновенно. Центральную часть подвала окутало переливающееся перламутровое сияние, и стоящий посреди заполненного всяким хламом, многие годы спускаемым в подвал жильцами, помещения человек внезапно исчез. А на улице, коротко вскрикнув, опрокинулся навзничь, заливая древнюю брусчатку кровью из пробитой пулей глазницы, несостоявшийся унтершарфюрер.

Спустя еще одно мгновение – и семьдесят пять лет, – в далеком будущем со стоном опустился на пол лаборатории молодой парень, одетый и подстриженный по последней немецкой моде начала сороковых годов прошлого века, зажимающий ладонью окровавленную грудь. С трудом поднявшись на ноги, он, шатаясь из стороны в сторону, сделал несколько шагов, стремясь успеть выбраться из задымленного помещения. Навеки оставшийся в прошлом аспирант Коля Полнев оказался прав: установка, собранная «в инициативном порядке», то бишь своими силами и из отработавших свое комплектующих, все-таки не выдержала нагрузки. И если он не успеет…

Успел. Рвануло, едва не вынеся наружу дверь лаборатории, только лишь спустя полминуты. Руслан Рябченко – так звали единственного уцелевшего участника неудавшегося покушения – обессиленно сполз по стене погрузившегося в темноту коридора. В лабораторном блоке сработала автоматическая система пожаротушения, заполняя помещение инертным газом, так что пожара можно было не опасаться. Теперь оставалось надеяться, что получившие сигнал о возгорании спасатели успеют вовремя, поскольку сам себе он помощь оказать не мог: не согласованный с руководством опасный эксперимент проводился глубокой ночью, и в пятиэтажном здании «номерного» НИИ не было никого, кроме старенького охранника, сейчас уже наверняка смотрящего десятый сон. А крови он, судя по всему, потерял немало: рубашка справа уже вся потемнела и неприятно липла к коже, сильно кружилась голова, а по всему телу расползалась противная слабость. И еще неимоверно хотелось спать.

Ох, но как же жаль, что им не удалось переиграть историю и остановить гитлеровское нападение на Советский Союз! Какие ребята зря погибли…

С этой мыслью старший научный сотрудник Рябченко окончательно потерял сознание, придя в себя только в палате интенсивной терапии Института имени Склифосовского, куда его доставила вызванная пожарными карета «Скорой медицинской помощи»…

* * *

– Ну теперь понял, Витя? – завершив рассказ, осведомился Локтев. – Думаешь, когда меня в подробности посвящали, я первым делом не спросил, отчего не попытаться добраться до Адольфа до того, как он на нас напал? Еще как спросил. И узнал то, о чем сейчас тебе рассказал. Эти наши молодые дарования в тот момент, когда свою операцию планировали и проводили, просто еще не знали, что по законам пространства-времени повторная попытка отправиться снова в ту же точку невозможна в течение как минимум трех-пяти лет. Причем, вероятнее всего, именно пяти.

– А с чем это связано? – заинтересованно осведомился Трешников.

Генерал-майор несколько секунд молчал, затем сделал глоток и аккуратно поставил на столешницу кофейную чашку:

– Самое смешное, что мы этого до сих пор точно не понимаем. Или скорее так: «не можем сформулировать». Если говорить упрощенно, так сказать, языком аналогий, то каждое проникновение в прошлое вызывает нечто вроде мощного возмущения пространственно-временного «эфира», для «сглаживания» которого и требуется помянутый мной срок. Как круги на воде, одним словом. Вот и вышло, что, с одной стороны, эти умники ухитрились не только создать самую настоящую машину времени и доказать ценой собственных жизней ее работоспособность, а с другой – сделали так, что сейчас нам доступен только сорок пятый год. Или ждать, пока этот самый «эфир» не успокоится – а ждать нам, с учетом того, что сейчас в мире происходит, ох как невыгодно, сам знаешь. Геополитика, мать ее…