– Сделаем, дело привычное, – степенно кивнул Родченко. – Чего другого, а взрывать научены.
– Добро, готовь заряды. Мы сейчас лестницы подчистим, вы за нами не суйтесь, пересидите в коридоре. «Номера», готовы? Напоминаю, расположение противника точно неизвестно, работаем по обстоятельствам, возможны любые изменения обстановки. Четные – лестница вверх, нечетные – вниз. Первый, открывай дверцу. Поехали…
К исходу пятого часа дежурства унтерштурмфюрер Вилли Биссинг твердо убедился, что смены в ближайшее время не предвидится. Обидно, снова им предстоит самое мерзкое время перед рассветом, когда так хочется спать, даже несмотря на ставший привычным за последнюю неделю непрерывный гул канонады. Хорошо хоть Курт догадался захватить с собой консервы и несколько пачек галет – горячей пищи они не видели уже несколько суток, с тех пор, как в помещение пищеблока попал русский снаряд. Да и фляжка шнапса оказалась неплохим дополнением к сухпайку.
Не скрываясь зевнув, эсэсовец равнодушно оглядел погруженную в полутьму квадратную лестничную площадку, освещаемую двумя последними работающими настенными лампами. Ведущие наверх, в коридор «С», широкие мраморные ступени давно скрылись под слоем нанесенной сапогами грязи, кирпичной пыли и штукатурки, обильно сыплющейся с потолка при попаданиях в верхние этажи, сейчас практически полуразрушенные. Бетонная лестница к бункеру, проход куда заложен мешками с песком второго поста охраны, погружена в темноту – свет есть только внизу, у входа в тамбур «ворбункера». Если, конечно, есть – большая часть освещения в здании вышла из строя, а из оставшихся плафонов выкрутили электролампочки, поскольку запасы после начала массированных обстрелов давно закончились. В последние пару дней по этой лестнице практически никто не ходит, лишь периодически торопливо пробегают связные офицеры. Это раньше фюрер рисковал подниматься в свой рабочий кабинет, проводя там совещания, теперь же он безвылазно сидит в новом бункере.
Опершись о корпус пулемета, Биссинг бросил ленивый взгляд в другую сторону, туда, где располагался выход из спецтуннеля, напрямую соединяющего восточное крыло с западным. Короткий глухой отрезок коридора был погружен в полную темноту – собственного освещения там не имелось. Да и кто может появиться с той стороны, разве кто-то из парней штурмбанфюрера Трубе, контролирующих восточную часть подвалов. С другой стороны, что им тут делать? Да и не пошли бы они без предварительного звонка, свободные перемещения по подземному уровню запрещены уже который день.
Эсэсовец снова зевнул и уже собрался отвести взгляд, как вдруг привыкшие за ночь к полутьме глаза различили узкую светлую полоску на пыльном и замусоренном бетонном полу. Свет был совсем слабым, едва заметным, окажись в помещении не столь темно, он бы и внимания не обратил. Это что же, кто-то открывает дверь? Но почему так медленно, словно боясь, что его заметят? И без предупреждения? – Унтерштурмфюрер автоматически бросил короткий взгляд на молчащий полевой телефон. – Неужели русская диверсионная группа?!
Ощутив, как по спине пробежал предательский холодок и противно засосало под ложечкой, Биссинг осторожно, стараясь не лязгнуть металлом сошек и не зазвенеть патронной лентой, развернул пулемет в сторону коридорного «аппендикса», поудобнее упирая в плечо приклад. И прошипел, обращаясь к оберштурмфюреру Хоффману, мирно клюющему носом на стоящем под стеной из мешков с песком патронном ящике:
– Курт, тревога… Да Курт же! – Он легонько пихнул товарища коленом, приводя того в чувство. Ох, как же не вовремя гауптшарфюрер Гросс, третий боец их смены, отошел в туалет, как они называли небольшое, полностью разрушенное пробившим стену фугасным снарядом помещение, где раньше держали свое имущество уборщики. Но и не отпустить его было никак нельзя, последние сутки Йозеф страдал расстройством кишечника и каждый час отбегал «подышать воздухом».
– Что такое? – вскинулся обер-лейтенант, сонно моргая мутными со сна глазами.
– Там, – коротко кивнул в темноту Вилли, – кто-то медленно открывает дверь. Предупреждений не было, возможно, русские диверсанты.
– А ты телефон проверял? – Оберштурмфюрер лениво зевнул. – Ну какие русские, сам посуди, откуда им тут взяться? С той стороны полно наших, в случае чего успели бы поднять тревогу. Ты точно не спал? Может, прикорнул, как я сейчас, и привиделось? Сам знаешь, который день нервы на пределе…
– Scheiße, я не спал! – коротко выругался, помянув любимое «дерьмо», Биссинг, упрямо дернув головой. И аккуратно, стараясь не издать ни одного лишнего звука, передернул затворную рукоять «МГ-42». – Все-таки это слишком подозрительно.
– Да нет там никаких русских! – досадливо поморщился обер-лейтенант, поднимаясь на ноги. – Впрочем, ладно, сейчас я посмотрю. Прикрой, – коротко лязгнув затвором «Штурмгевера», Хоффман вышел из-за укрытия и, прижимаясь к отделанной мраморными плитами стене, скользнул в сторону бокового коридора. Несмотря на замусоренный пол, двигался оберштурмфюрер, нужно признать, абсолютно бесшумно. Ну еще бы, насколько знал Вилли, перед тем, как попасть в группу Монке, он почти два с половиной года провел на Восточном фронте в составе одного из разведывательных подразделений.
К тому моменту, когда Курт замер за углом короткого коридора, дверь, судя по падающему из туннеля свету, уже полностью распахнулась. Сейчас все и решится… Ну и где, хотелось бы знать, носит этого мудака гауптшарфюрера? Сколько можно гадить?!